Чаадаев преодолевает предрассудки государственного. Черты «истории нашей юности» от «дикого варварства», «грубого суеверия» а также по «иноземного владычества». В прошедшем недостает «ни 1-го приковывающего к себе воспоминания». Жизнь в «плоском застое» в «ограниченном настоящем» без прошедшего а также грядущего. Ведь схожее чувство пустоты, переживание лермонтовского Паруса, подвешенного в безвоздушном пространстве – белоснежной точки на белоснежном листе бумаги, зачастую является отличительным а также во-первых XXI века в Рф. Чаадаев максимально жёстко проговаривает это, чтобы справиться.
Сами мы как «незаконнорождённые детки, без наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, никак не бережём в сердцах ничто из поучений, оставленных ещё по нашего появления». А также ещё: «мы как бы чужие для себя самих. Мы этак дивно шествуем во медли, что, сообразно мерке движения вперёд, пережитое теряется для нас безвозвратно».
Потому «у нас совершенно отсутствует внутреннего развития, природного прогресса», а «всё его роль как говориться движении человеческого ума объединяется к слепому, поверхностному, нередко безрассудному воспроизведению иным народам». Миру мы ничто никак не отдали, а что берём – извращаем: «В крови у нас имеется что-то, отклоняющее любой реальный прогресс».
Однако всё это никак не необыкновенное родовое качество Рф. Быстрее, государство, будет гораздо лучше чтобы покориться общей идее, всеобщему пути, поддалась соблазну неучастия в общей труде. Во 2-м письме Чаадаев строчит: «Мир никак не сострадает ничему глубочайшему, он отвлекает взгляд от больших убеждений, глубочайшие идеи его утомляют». Мыслитель немало говорит о необходимости повиновенья, только именно повиновенья глубочайшему а также большому в собственной стране он никак не наблюдает. Потому его обличения – это никак не по другому как лозунг к формированию нацидеи, которая обязана выхватить сообщество из фамусовской гостиной.
Чаадаев призывает к зрелости, проговаривает, что любому нужно попробовать «связать порванную нить родства». Он говорит о «бьющей через край деловитости, кипучей забаве добронравных сил народа», другими словами призывает всё кроме всего прочего просыпанию. Чтобы государство уразумела себя, свою «нить родства» а также через это преобразилась, стала иной.
