В необычном мире межъязычья две цивилизации рассматривают друг дружку как бы через стеклянную стену. Всё следовательно, всё ясно — а также сразу всё неясно, малозаметно. В этом плане две языковые стихии – российская а также французская – вначале чувствуют сильнейшее обоюдное тяготение а также самоотталкивание сразу. Французов, к примеру, сердит наш пиетет к Пушкину. Пройдя переводческий искус, эта поэзия утрачивает пыльцу гениальности. (Подметим, что перевод с языка Пушкина на язык Расина сложнее, чем «в обратном направлении»…) Попробовать прошибить «стеклянную стену» промеж 2-мя стихиями способен только энтузиаст или дерзкий искатель приключений, решивший пуститься в опасное путешествие без фарватера… К таковым одержимым относится нынешний запошивочный литератор Тьерри Мариньяк (Thierry Marignac). Этот беллетрист российский изучил (перефразируя стихотворца) «только за то, что им разговариал Лимонов». Они сдружились быть Эдички на берегах Сены. А также Мариньяк совсем остался в лучах харизмы Лимонова – стихотворца а также вожака. При всем этом а также Россию Мариньяк изучал, как сообразноётся, «не сообразно учебникам». Его «российскими университетами» стали вымороченные задворки главного города, мрачные уральские «индустриальные города». Туда Мариньяк, прежний боксёр, стройный а также опытный, безбоязненно «нырял» в розысках «России без камуфляжа». Этой «России а также окрестностям» запошивочный «рыцарь пера а также боксёрской перчатки» предназначил разряд книжек (начав гораздо ранее, ежели государь Каррер, добавим). Тут психический триллер «Бегущие с поля боя», роман об одесских наркоманах «Винт», «Враждебная среда» – о южнорусских бомжах. Любая книжка – типа записки из подполья, со необычными путешественниками – «людьми из временной щели». Однако вот совершенно не так давно – а также очень нежданно – в издательстве L’Ecarlate получился приемник «Песни для сирен» со стихами трёх русских стихотворцев в переводах Т. Мариньяка (с параллельными текстами по-российски а также по-французски). Эти стихотворцы – Сергей Есенин, Сергей Чудаков а также Светлана Медведева. Таковой комплект никак никак не смотрится «джентльменским» для русского читателя. А также всё же интуитивно толмач выбрал стихотворцев трёх различных эпох – сообразно нисходящей (не столько во медли): правило ХХ века – Есенин, середка – Чудаков, конец века – Наташа Медведева, отменная подруга переводчика. Удивительно то, что на обложке «Песен для сирен», против обыденного, в авангарде угла репутация переводчика – кроме того аршинными знаками. (Добавлю, что никак не забыто а также репутация создателя этих строк, набросавшего для предоставленного сборника «групповой портрет в виде опосля битвы»…) Что соединяет в очах переводчика таковых разновеликих стихотворцев? Станем снисходительны: трудно взять в толк французу, пусть энтузиасту русской музы, что Есенин, любимчик сначала больших князей, а в 20-е – русских главарей, на маргинала сердце не лежит. А уж соединять 1-го из наилучших стихотворцев Рф с Медведевой – вообщем богохульство. (Желая сейчас кругом покойной маргинальной морганатической супруги Лимонова сотворен определённый культ.) А также уж совершенно домом в этом трио – Сергей Чудаков, тонкий, циничный, изгой преемник Батюшкова! Может быть, Мариньяк собрал этих троих, чтобы передохнуть в сообществе себе схожих. Ведь этот создатель – реликтовый эталон французских студентов-бунтовщиков разлива 68-го. Он обожает Есенина не столько за его «Рощу золотую», только а также за то же, за что стихотворца любят русские забулдыги, – мол, он «выпивал, как мы». В сравнение от Есенина вирши Медведевой никак не читаются за пределами контекста её аховых эскапад. Ну и Сергей Чудаков привлёк Т. Мариньяка сначала пёстрой биографией – за что крайний, ничтоже сумняшеся, величает Чудакова даже… «красным Малларме»! А ведь, со слов Марселя Пруста, «человек, творящий поэзию, а также человек, болтающий в салоне, – никак не один и тот же человек». Сообразно известной теории Пруста, творчество обязано рассматриваться совсем самостоятельно от биографии. Чем привлекают эти 3 стихотворца собственного французского «опекуна»? Мастерство в том, что Тьерри Мариньяк сообразно собственному манере, житейскому а также писательскому, обычный «правый анархист». На 1-ый взор схожее несочетаемое стычка мнений – оксюморон. Только конкретно этак часто величают себя индивидуалисты, имеющиеся за пределами социума непослушные художники а также интеллектуалы с их чувством внутренней свободы. В конце концов, что всё-таки собой представляют сами эти переводы? Свергатель расхожих суждений беллетрист Анри де Монтерлан утверждал, что свойство перевода никак не означает ничто (на образце очень слабеньких первых переводов его ментора – Льва Толстого). Большой беллетрист большим остаётся в всяком случае. Но само свойство перевода позволительно а также необходимо расценивать сообразно заслугам. У Тьерри Мариньяка в его переводах российской поэзии, несмотря на отдельные погрешности, – верная тональность, слух, чутьё, сплошное залетание «в такт». А также основное – этот запошивочный создатель, чувствуя российский язык по-настоящему, отыскивает спасения в литературе для себя а также остальных – а также с яростью унынья бьётся о «стеклянную стену»!
