Только наиболее ужасное было спереди…
Единожды поздним вечерком, посреди января, когда мы трое – мать, Ира а также я – посиживали у горячо растопленной печки, в дверь слабо постучали. Мать спросила: «Кто?» В отчет раздался слабенький глас Олега: «Я…» Мать открыла дверь, а также мы узрели только в снегу, заиндевевшего, с мертвенно бледноватым личиком Олега. Он постоял некоторое количество секунд, держась за косяки, желал что-то заявить, только силы оставили его, а также он упал в следствии порога в избу личиком книзу…
Мать а также я едва затащили Олега на его спальное местечко – скамью у стенки, сняли промёрзшую, колом стоявшую на нём одежду, укутали в тёплые вещи, пробовали о чём-то вопросить, однако он глядел на нас невидящим взором, отвечал невпопад, а позже начал бредить, постоянно заходясь в тяжёлом кашле.
Очнувшись, Олег едва сказал, что 30 км от Елбани, куда его на ремонтные работы в МТС опять выслал Терехов, он наиболее дня и ночи шёл домой сообразно бездорожью в сорокаградусный мороз. Его отпустили домой, когда удостоверились, что он вправду шибко нездоров. Элементарно разрешили оставить МТС – поди…
Ночь прошла в тревоге, без сна. Утром мать кинулась к Терехову. Тот повелел выпустить для нашей семьи сперма, пытки, масла – только постепенно, а также отдал каких-либо таблеток. Мать умоляла у Терехова лошадка а также санки, чтобы увезти Олега в Маслянино, в клинику, только Терехов отказал: «Лошадей не много, половину град искалечил. Пути нету. Снег глыбкий. А ежли лошадка ногу сломат? На носу посевна. Лихоманка, отойди… Ничё, юный – выжит».
Мать поила Олега жарким молоком, растирала грудь а также спину веществом травок, давала тереховские пилюли, только прок был невелик. Олег пришёл в себя, ел постепенно а также нехотя сказал, как застудился, валяясь перед трактором в искусный, в каком месте отовсюду сквозило морозом, как его недельки две лихорадило, однако он всё одинаково прогуливался на работу.
