* * * Ночь над Москвой. Все кошки серы. Осенний ветр просквозил. А ночь никак не знает высшей меры, хоть господствует с излишком сил. Звездочка в ночи диковинна а также проливает заостренный свет. На всём лежит таковая сокровенна, что мне пути назад недостает. * * * Фараоновы морды кошачьи а также закатные волны, этот взгляд, что околыш казачий цвета Волги а также воли. Набегает Нева на ступени, обмывает смотрины. Я бы этак переработал: «от Стеньки — Петро Примо». А также в тебе это словечко осталось от Руси допетровской, от летописи, что пролисталась мимо Софьи Перовской. А также каким-то цветком деревенским от подушечки благоухало, а также одежка повисла на венском закруглении стула – или мантия, или рогожина, а также, естественно, кожанка. Говори же, клеймёная морда, отвечай, каторжанка! * * * Л.С. В отеле «Европейской» уснул пьяный путешественник. О, град мой истасканный, ты пуст, просторен а также чист. В карман забита фуфырька, бычок в зубах зажат, неясная ухмылка приколота на фасад. Тихи на флагштоках флаги, в яхт-клубах мутны огни, как бы водяные знаки, видимы на просвет они. Отсутствует часа, когда мы зрим яснее нашу судьбу. О, отсутствует, никогда никак не выдам месткому, супругу, суду… «Скажи, чародейка Душа, гадай на этом песке – вышибание, погибель, отрава, – всё в жизни на волоске… Что наблюдаешь через самый-самый 1-ый, осенний засушливый туман?» Я верую в твой норов неправильный, твой шарф подношу к устам. Скажи-ка, докуда стоит добраться, дожить, поспеть? Никак не превосходнее ль, как астероид, в настилёте дотла сгореть? * * * Приятная отчизна, базар Сенной, это сейчас приключилось со мной, через Фонтанку снова никак не войти что-то кажется вслед за тем, спереди. План жизни – обычный ЛОЖЬ, возле базара – тот давнишний шалман, старый, в каком месте вокруг вульгарна башка, в каком месте я в первый раз услышал слова: «Не признавайся, никак не опасайся, никак не ожидай…» Приятная отчизна, что спереди? О, если бы опять возвратиться обратно, опять узреть Юсуповский сад, зимние тучи, Обуховский мост, вот мой крайний а также 1-ый погост… Вот поэтому, поэтому, поэтому я ничто никак не произнесу никому. «КРЕЙСЕРОВА СОНАТА» На стороне материка Поставлен памятник, На коем словечко выбивал Матрос-евангелист. Тогда, в угрюмом октябре, Кронштадтский военмор, Как на адамовом ребре, Испытал собственный натиск. С того момента грозная супруга – Событий этих плод – Предпочитает флот, она Лелеет собственный цитадель А также крейсер, старый, чудной, Трёхтрубный храбрец, Что глядит пушечкой одной В незанятый дворец. * * * У Александровской колонны снова закят, снова рассвет, тут время падает покато, а также никаких колебаний отсутствует, что опять Нева уходит в море, что верховодит наш простор, что свежий день наступит скоро, что солнце одолеет стыд. Шумят куранты, свет широкий над этой площадью велик, а также виден нам простор отдалёкий, а также внятен настоящий нам язык, идёт рассвет жестокий, а также воскресают 100 ветров, а также нужно всем страны родственной всё сторожащий покров. * * * Гладко в полночь на террасе – предвесенний холодок. Снег сошёл на диабазе, полумрак к домику прилёг. Мутноватые созвездья пробиваются за темноту, эти верные извещенья знают славу а также хулу. Что-то ныне разумею а также твержу наверное, ежели доживу по мая, то пробьюсь за облака. * * * Дождик идёт, а также холодеют скулы, это – осень, осень, в конце концов! А также земля тяжёлая уснула, а также зимушка подгоняет собственный корона. * * * За окном шумят те же ели, те же сосны забор сторожат, а откуда мы прилетели – ведать никак не знают, во темноте стоят. То же небо никак не сияет синькой, этот же ветр листву метёт, что же станет новой посылкой, что произойдет перед Свежеиспеченный год? Это терем сам тебе подскажет, мы окажемся опять в нём, лишь эксперимент разлуки нажит а также раскрыт великой глазём… ТРАМВАЙ (Зимцерла 1953 года) 20 девятый трамвай – Красноватый пламя а также зелёный, В каком месте исчезаешь, бездельник, Сейчас таковой Первомай – Интернациональный прохладный. Быть может, ты на Сенной? Быть может, ты на Никольской? Этой крайней весной, Поздней, разъезженной, скользкой, Красно-зелёным лучом Крашен ледок поднебесья, А также подпираешь плечом Номер газеты «Известья». Насколько отсчитано лет? Я – твой трамвайный пленник, На Техноложке портрет – Нежно глядит покойник. Прохладно, поздненько, мрачно, Флаги, портреты, плакаты, Медли веретено Парки прядут виновато. Потому что фря кудель Пойдет на дерзкую пряжу, Вот а также крайний апрель Сдал полуночную сторожу. Принял её Первомай, А также, в конце концов, оживлённый, Самый-самый крайний трамвай – Красноватый пламя а также зелёный. МУЗЕЙ В Гори был а также лицезрел те портреты, Ранешние, в музейных закромах. «Почему? – помыслил я про это. – А также откуда он повёл замах?» Так как волосатым чревом Он заметил в умственной графе: «Сверху будут те, кто легче духом, но не эмигрантские кафе». БАТУМ Опосля кутежа посещает печаль – Кто в Батуме этого никак не знал! В городке, в каком месте Исаак Симхович Горницу Иосифу сдавал. Не забываешь, белая Розита, Над Батумом пелену дождика, Мы с тобой гуляли известно Перед портретом былого главаря. Он смотрел, авторитетёлый, красивый, Трубочкой обкуренной пыхтя, А также на наш напиток иностранный Ручку поднимая, что дитя. Он а также сам к таковым был размещен, Винтиком амурно нарекал, Дозволяю, прав он, допустим, Всё-таки он что-то прозевал. Это он Империю отладил, А также она его разумом жива, Лишь нас от жизни никак не отвадил, В остальном-то был он – башка! Он-то знал, стукач а также уголовник, Люди соображают лишь ножик, Нужно разрезать неугодных, Других от испуга кинет в боязнь. А также они пойдут, неся знамёна, Перед портреты упадая ниц, Знал, кого уничтожить, он поимённо, Никак не запамятовал ни адресов, ни лиц. Ты, государство, от края а также по края, Припадая к вечности дольний, Чувствуешь ли что, никак не разумея, Перед пятиконечною звездой? ВСЕ Желали Укокошивать… Томасу Венцлова Партизанщина, чаща, литовщина… В тёмном баре немое кино. Всё, что начато, вот а также закончено, так как теснее всё одинаково. «Студебеккер» проедет сообразно шмайсерам, «Смерш» войдёт в сельный сельсовет, Банионис берёзовым блайзером поразит лазурный полусвет. Бей за Отчизну! Бей за Мицкевича! Сражение на мельнице, сражение за рекой… Работать нечего, приятные, нечего, этак давайте ещё сообразно одной. Этак теки иностранная, шведская, тарабарская, барская стиль, а также лети на литвина русская, военная, литая картечь. В конце концов вы сдаётесь, друзья, пали Зимний, Версаль, Сан-Суси… А также на этом крайнем пожарище сам себе ничто никак не требуй… БЕРЛИН Этот гостиница проектировал Шпеер, Тут ар-деко югенд-стиль отменяет, Данную аллейку сам Геббельс отмерил, Свет над Берлином её оттеняет. Сидя в пивной, на задворках отеля, Ясное пивко а также тёмное пивко, Кружки литровые настолько запотели, Пену глотаешь просто а также глумливо. Свастика бьётся на знамени красном, Фюрер безмолвствует в лакированном «хорьхе», Изящные линзы протёр пред залом Кто-то, внутренне переполнивший морги. Все они галстуки тёмные носят А также протирают щетину лосьоном, Все они бьют альпенштоком о проседь, Вообщем, обладают а также «смитом-вессоном». Ночкой уходят на данную аллейку Стаей опасной, как выводок звериный, «Мы, как а также вы, никого никак не сожалеем, мы убиваем незримо а также молча». Врут а также смеются, ощеривши зубы, Либо пикируют, как будто ангел, А также подвывают им флейты а также трубы, Всё им кажется печальный Вагнер. Рейхсканцелярия дышит гранитом, Веддинг ополаскивает багряные флаги, Тот, кто остался навсегда убитым, Никак не пожалел ни свинца, ни храбрости. Станет ещё им пора Сталинграда, Станет ещё им паденье Берлина, Вволю хлебнут они стали а также ада, Глотку забьёт им прохладная глина. Скоро-нескоро перед тягостным прикладом Ты ещё, мерзавка, бездну нашаришь, Мы тебя выищем в доме проклятом, Правое знамя над нами, приятель! * * * Я – жидовская рожа, я – русский еврей, заявляю вам твёрдо перед Родиною всей, я родился в имперском городочке Петра, в каком месте калёным напёрстком душу выжгла катастрофа, на Неве а также на Каме, на Днепре а также на Пре я махал кулаками, я плакал во дворе, у опушек а также просек я вам душу открыл, поматросил а также кинул, отошёл, закурил. В октябре а также в апреле, Вдали а также поблизости, Взгляд раскрыт на пределе Милосердой земли. Сяду в поезд почтовый в Риге, Минске, Баку, а также фортуну подковой разогну мимоходом. Чай несёт путеводица, вяло стонет сосед… С кем ещё породниться мне на старости лет. Через чахлый осинник, ничто никак не скрывая, набегает Наша родина – всё, что имеется у меня. Свора Масса постоянно мучает гения – во временах а также в волчьей стае, а также ждет только мгновения, подшёрстком злости обрастая. Всевозможные поощряет странности, все вариации бутылок, однако никак не прощает всею стадностью, что он никак не основывается в затылочек. Влачит его к столбу позорному, ловя на каждой неуспехе, однако ведь он мерзок-то со своей точки зрения, а также некрасив иногда по другому. Затаиваясь за завалами, принюхиваясь к обстановке, со всеми старенькыми а также небольшими, чуть что – погладит сообразно головке. А также той же лапой волосатою его придушит а также завоет, а также пред тем, как становить скульптуру, в собственной тайге его закопает. Как поступить? Этак тебе предписано, а также ты взять в толк никак не можешь, свора, жива ты нутром, он же – правдой, раз совсем тебя прощая.
Теги: Евгений Рейн
