Продолжаем дискуссию, начатую в № 6 начинатьёй А. Ивантера «Не уставая ненавидеть». На образце прежде знаковой для интеллигенции книжки Ю. Карабчиевского «Воскресение Маяковского» отлично следовательно, к чему приводят поспешное развенчание а также искусственное отчуждение
В дни перестройки в плотном потоке антисоветской литературы возникла книжка «Воскресение Маяковского». Её создатель сходу стал богатырем эпохи как человек, уничтоживший один из русских знаков. Маяковского отныне никак не было. Заместо гиганта, кой покрывал площади кованым, революционным стихом, все узрели долговязого мальчика-рифмоплёта, сноровисто торговавшего собственным естественным подарком. Создатель книжки разобрался с Маяковским деликатно а также безжалостно, однако при всем этом показал некоторый высокий гуманизм. Будучи также стихотворцем, он никак не элементарно отхлестал собрата собственного сообразно бронзовой роже, как бы освободил его от мерзкой маски, показав всем правильное человеческое личико. Он как будто похлопал гиганта сообразно массивным плечам а также бесшумно произнес ему: «Ну, хватит, брат, кричать а также усиливать неправильный пафос. Уймись. Мы всё о тебе знаем а также всё осознаем. Мы тебя даже никак не осуждаем а также никак не намереваемся отгонять из литературы, сходственно твоим антрепренёрам-большевикам. Ты даже чем-то нам нравишься: таковой фактурный, рыкающий а также трагикомичный. Однако с постамента, дружок, тебе придётся выйти а также взять в долг село в тенёчке, далековато сзади Мандельштама, Пастернака а также всех, кто вправду является великанами». Прошли годы, а также время, как именно это надеется, всё прояснило. Оно расставило сообразно законным местам как гигантов, этак а также тех, кто ни ростом, ни духом никак не получился. Бодрым взором перечитывая «Воскресение», ты не столько утверждаешься в идеи, что это однобокая спекуляция, выставляющая Маяковского ничтожным, больным созданьем а также отвергающая ему в искренности. Ты наблюдаешь, что книжка Юрия Карабчиевского — это представление сконцентрированной нелюбви, закрытой совсем узкой вуалью. Об этом твореньи никак не невредно бы говорить вообщем, если б никак не катастрофа, происшедшая с создателем. Через 10 лет опосля шумной публикации он покончил с собой. Вот был бы жив а также здоров, оставалось бы проявить пренебрежение к этой книжке как к антисоветской агитке, являющейся, сообразно сути, элементарно монументом себе. Однако факт самоубийства поднимает всю данную историю на некоторую вышину. Ты разумеешь, что стиль идёт о каком-то серьёзном уроке, кой никак не худо бы осмыслить. О Карабчиевском понятно незначительно. Однако, читая опубликованное, разумеешь, что к нему самому полностью применимы те технологии, которые он применил к Маяковскому. Вот поставь остальные знаки, а также пред тобой безличный никак не правдоискатель, а расчётливый литератор, кой успешно продал свою подпольную диссертацию. Причём во время, когда за это теснее никак не наказывали. (Время, кстати, конкретно именно это сделало – изменило знаки. В сознании сообщества антисоветизм сейчас имеется злобно.) Рассказы создателя книжки о прессинге, коему он подвергался, всерьёз принимать тяжело: наблюдали, проверяли бумаги на улице, а единожды позвонили а также дамским гласом сказали словечко на букву «х». Элементарно вершина издевательств. Эссе отпрыска, написанное с драматичностью а также любовью, свидетельствует: Карабчиевский был мнителен. Единожды заявил, что в квартире был обыск: КГБ выкрало его записную книгу! А позже супруга принесла её из иной горницы. В некий момент даже такое «давление» прекратилось. Создатель «Воскресения» разъяснял таковым, что чекисты признали его некоторой литературной величиной а также отвалили. Только сейчас понятно о той забаве, которую водили «органы» а также часть партийной верхушки сообразно разрушению СССР. Пасквиль о Маяковском (а также это теснее никак не версия, а горький факт) пришёлся как ложечка к обеду. Подшутить большого стихотворца а также свалить его монумент с постамента желали не столько диссиденты, однако а также грядущие приватизаторы страны. Вглядимся в Юрия Карабчиевского. Творчество а также интервью полностью открывают нам его душу. Это центровой интеллигент, разумеется самовлюблённый а также экранизирующий истину личности гораздо больше истины страны. Другого для него, схоже, элементарно никак не есть. А также в этом он полностью типичен. Это вообщем тип интеллигентского сознания той эпохи: администрация гадка, а мы чисты а также великолепны. Карабчиевский написал некоторое количество не плохих стихов, однако в целом его поэзия совсем не достаточно различается от такого, что публиковали в журнальчиках. В ней нуль самобытности, огня, подтверждения. Это безветренные поэтические фиксации: нескончаемые фотоснимки себя, собственного одиночества, собственной скорлупы. Полностью уловим мотив бегства, спасения от недоброжелательных теней, посягающих на искренний спокойствие. Проза Карабчиевского владеет важность для его родных а также приятелей. Посторонний читатель от никак неё элементарно взвоет. В самом чистосердечном творении, «Тоска сообразно Армении», имеется вопящая недоговорённость: создатель упрямо никак не хочет заявить, что мир, в каком месте люди различных народов чувствуют себя братьями, – это русский мир. (Все узрели, что стало с дружбой народов, когда пропало единое знамя.) Ещё Карабчиевский показал себя старательным литературоведом, изучающим музыку слов, а также это всё, что разрешено заявить об этом его занятии. Строчит он тяжело, как будто толкая трамвай. Чтение данных творений – телесный труд. Как человек Карабчиевский малоподвижен, самодостаточен а также нацелен на тихую жизнь в родном, дорогом сердечку кружку, в каком месте все свои вот и все друг другу приятны. Он раздражён на администрация, причём чисто по-диссидентски: «Пропала пес… как я терпеть не могу данную страну!» Его невроз – вклинить «большое перо» русской власти. При всем этом он желает признания как литератор, что, как говориться, привычно, только в соединении с глубочайшим антисоветским чувством никак не может никак не посеять что-то неровное а также бесчеловечное. Маяковский делается для него точкой долгожданного взлёта. Карабчиевский соображает, что ничем иным достигнуть знаменитости а также признания никак не сумеет. А удар сообразно Маяковскому сходу решит все задачки. На это он а также растрачивает себя. Книжка о Маяковском, ежели её всерьёз объяснять, – это элементарно смертельный для создателя акт. Это длиннющая череда прицепок а также шулерских предёргиваний. Это взор политически ангажированного исследователя а также малеханького человека, кой живописует карикатуру – мажет злобно а также яростно, без каждых стеснений. На первый взгляд, ежели ты заточился на творчество Маяковского, при чём тут его зубы, его ока, его лапти? Осознавая, что для российского интеллигента таковая экспертиза недопустима, вульгарна а также антипатична, он спохватывается а также набрасывает на свою нелюбовь, на собственный беспокойный пасквиль вуаль сострадания. Он говорит о своём сочувствии Маяковскому. Созвав к постаменту армию насмешников а также вооружив её грязюкой, он призывает извинить заторможенного переростка, «одарённого… талантом яркой словесной формулировки», а также бросить его в покое. Другими словами вот вам грязюка, швыряйте, смейтесь, ежели хотите, а я больше этого а также ухожу с печальной ухмылкой. Книжка о Маяковском принесла Карабчиевскому долгожданную славу. А позже что-то вышло внутренне создателя. Некий надлом. Никак не открыла эта книжка новейшие горизонты, никак не расчистила путь, а всё закончила. Небосвод свернулся, а также пришла пора подавать результаты. Писателя стала затачивать мысль о своём «доживании», желая человеком он был совсем никак не старенькым (чуть более 50). Он находил фактор вне – связывал это с концом «русского еврейства». Никак не в том значении, что люди ворачиваются на землю обетованную, а в том, что евреи, сообразно его чувству, прекращают играться в российской жизни чуть-чуть заметную роль. (А также в этом он оказался предсказателем.) Но был, как видется, наиболее тягостный груз, кой элементарно тащил ко низу: понимание такого, что свершено что-то недостойное образованного человека. Что имеется интеллигенция? Кто её породил а также для чего? Её породила деяния. За пределами летописи существовать интеллигентом невозможно! Это подвижное, неспокойное, устремлённое к соц эталону звание. Оно сообразно сути собственной, сообразно факту рождения никак не может угомониться никогда. Оно никак не может думать категорией «доживания». Ежели интеллигенция сносит монумент, ей необходимо определить на его пространство иной. А также обязательно – воодушевляющий, раскрывающий отдали. Ежели интеллигенция отрешается от летописи, укрывается от её ветра в натопленной комнатке, она отрешается от себя. А также тогда она теснее никак не интеллигенция, а корпоративный прислуга беса, подсобляющий утверждению ада. Какую глазом не окинуть мог сориентировать нашей интеллигенции «доживающий» Карабчиевский? Он себе никак не мог сориентировать безличный отдали. Долбанув сообразно памятнику, он сходу закончился, перевоплотился в центровой атом, в малость человеческую. Мир, ещё не так давно великий а также прельщающий, сузился по размеров квартиры а также не стал занимать. Маленькое, обычное, обжитое место сделалось для него единственной отчизной. Оставьте меня в покое, люди а также монументы! Никак не терзайте меня! Дайте тихо дожить, выпивая с приятелями! Вот то, чем дышат его признания. Он теснее никак не интеллигент, а активный мертвое тело с совестью, отягощённой ужасной догадкой – про то, что стал игрушкой в дьявольской забаве сообразно творенью на земле ада. Удар сообразно Маяковскому оказался одним из числа тех ударов, которые выбили балки, поддерживающие русский лазурный свод. Что вышло в результате? Зажглись новейшие звёзды? Их отсутствует по сих времен. А также в особенности чёрным, зловеще безнадёжным небо показалось опосля 1991 года, когда совместно с жарко нелюбимой русской государством пропали закон, нравственность, верность а также практически отовсюду потекла грязюка. Понимал Карабчиевский свою роль в том, что вышло? Непременно. «Мне всё не в такой мере нравятся люди, коим нравится мой Маяковский», – единожды признался он, а также что это, ежели никак не глас совести? Мог ли избавиться создатель «Воскресения Маяковского»? Мог, несомненно. Однако чтобы достичь желаемого результата ему довелось бы отрешиться от славы, заработанной «непосильным трудом», а также места в литературе, куда он вошёл с заднего хода. Он мог сообщить: «Ребята, схоже, я далековато никак не всё сообразил. Мне помешала злоба. Поэзия Маяковского – это творчество Высочайшего Человека, коим сам он, может быть, а также никак не был, только коим устремлялся начинать. Сам пиит мог существовать сколь угодно слаб а также запутан, только когда соединялся с Высочайшим Человеком, рождалось то, чему отсутствует аналогичностьи. Рождались вирши, в каком месте в всякой строке дышит деяния. А потому уберём грязюка а также приберёмся у монумента. Его поставили Высочайшему Человеку!» В Рф всё прощается. Тут произнесут: «Ладно, с кем никак не посещает! Чего никак не напишешь в сердцах!» Только… спасительного разговора никак не состоялось. Никак не сообразно мощам оказалось Карабчиевскому оживлять монументы а также активизировать новое тяжелое восхождение, осмысливая большие имена в контексте больших событий. Никак не сообразно мощам было находить истину летописи, истину страны а также когда-то трудно объединять её с истиной личности. Проще было элементарно выйти, покончив с собой а также сравнявшись с Маяковским желая бы в этом.
