Имеется стихотворцы, которые ни при каких жизненных обстоятельствах никак не встанут знаменитыми при жизни. Пишут они только для себя, ни на кого никак не оглядываются, к популярным течениям умышленно никак не примыкают, раскруткой собственных имён никак не занимаются, в товарищи к «нужным» людям никак не навязываются. За пределами этак нарекаемого литературного цеха этих создателей фактически никак не знают. Они изредка публикуются в «толстых» журнальчиках, ещё реже одолевают в каких-либо конкурсах. Кроме того что их способность а также значимость ни у кого колебаний никак не вызывают. Таковы 3 стихотворца, выставленные в предоставленной публикации. Различные сообразно манере, только в то же время схожие сообразно собственному мироощущению, энтузиазмом к Античности а также Средневековью, теме погибели, одиночества, неприкаянности. В стихах москвички Ольги Дерновой ещё проглядывают очертания главного города а также окружностей, а вот Миша Дынкин, живущий то в Рф, то в Израиле, как бы повисает меж мирами. Дмитрий Мельников, возвратившийся на историческую Отчизну из Узбекистана, тотчас преднамеренно отвиливает географических координат в собственных текстах. Поэтому прибывают на разум строчки Константина Бальмонта: Моё единое родина — Моя безлюдная глава. Лишь вот Бальмонт был обласкан оценкой, долгий период времени числился «поэтом № 1» в Рф а также от недочета интереса к себе, напрямик скажем, никак не мучился. Другое ремесло – Иннокентий Анненский, умнейший пиит, этак по сих времен а также неоценённый. Создававший только из-за творчества: Быстро полночь. Никто а также ничейный, Утомлён самым фантом жизни, Я любуюсь на дымы лучей Вслед за тем, в моей обманувшей родине. Как это буквально: никто а также ничейный, утомлён фантом жизни. А ещё бы превосходнее – признаком. А также дымы лучей, а также обманувшая родина – это именно то, чем живут создатели, вирши каких позволительно прочесть ниже. Никак не знаю, представлял ли Анненский, насколько воспитанников у него станет в поэзии, только понятно, какие люди нарекали себя потом его воспитанниками. А сейчас имеется стихотворцы, что идут приблизительно таковой же извилистой ценный, поточнее – тропой. Куда она приведёт – не так уж и важно. Еще главнее бросить опосля себя свещенный ларец, заполненный необычными, трудными, только всё-таки привлекательными стихами. А отпрыскам остается его только раскрыть… Игорь ПАНИН Чужой комфорт Татьяна ДЕРНОВА *** Полоска огней. Осенняя автострада перед вечерними фонарями вдвойне желта. Петербуржанка встала в сторону Ленинграда, а также в Москву – рядовая волынка. Сто раз мы этак дневали а также ночевали а также, роняя фантики от конфет, в обрамленье бора лицезрели, как в провале, то крах глубже, то – некоторый свет. Как торопились мы с баулами, в кавардаке; как обожали, засалиться никак не опасаясь, все колдобины а также рытвины Ленинградки: Химки, Ржавки, Чёрную Грязюка. ЗИМОВЬЕ Встанешь ли табором на зимовье – бесшумно проявятся в мутную рань прохладное летнее Лукоморье, тёплая зимняя Тьмутаракань. 1-ое – большое, странноватое словечко тускло отсвечивает впотьмах. Ты наблюдаешь из чрева другого. (Стиль о соседствующих домах.) Терем а также полдома, диагноз ясен. Выйдя с изнанки закрытых век, нам поведайте, как Туве Янссон, всё про возрастающий на ветках снег. Узенький, как косточка, мир нешумный тайну закроет, припрячет пища: солнце перед снегом а также сельдь перед шубой – тяжести, рвущие нашу сеть. *** Чужой комфорт, разведённый неуютом. Обеззараженный запах гостиничных душевых. Туристы дремлют, а также мученики напевают им: «Бегите бросать, оставленные в живых». Путешественник – родня циклопу (ты также был им): великой храм с экскурсией посетив, смотрит экспертом, смотрится имбецилом. Личико пахнет казённым мылом, а также чёрный око на ленточке – микрообъектив. Очнись, Улисс (никак не знаю, какой-никакой ты расы), вокруг кипят наречия всей земли. Тебя везли в страну, как боеприпасы, а также в 5 утра рубеж пересекли. Пропащий РЕЦЕПТ Тут часто благоухало пережжённым, прозрачным небом далеких вилл. Был сладок человек тушёным, сушёным, тихим, затушёванным. А злоязычным – горек был. Покуда сообразно фризам а также колоннам летало фить либо куку, он блюдом делался коронным… Покуда считал себя влюблённым, томлённым в своем соку. *** Свет ложится на свет, как будто снег на снег. Снег на снег ложится, как пух-перо. Гуси-лебеди знают: его пробег сочиняет бесконечность. Практически пустое место. Произнесут: выстрел на долю – никак не веруй, никак не грех своровать у себя, обнулив табло. Снег ложится на снег от варяг по грек – никак не летально. Только дышится тяжело. *** Я в настроении, которое Гамлет приберёг бы на наиболее чёрные дни: наши жизни – тени от ветвей на кремне, в том же духе крепко сплелись они. Либо если бы числился в замполитах, как Полоний, я бы произнес: нет-нет. Наши жизни – тени на каменных плитах, уголки, в каком месте слабосилен свет. Лишь я никак не Гамлет а также никак не Полоний – худосочная веточка, чья малость бледна. Никак не сообразно мне огромных теневых колоний призрачная бездна. Вслед за тем царит ссору, вслед за тем любой себя похвалит, а иного выдаст за подлинка. А также всё далее малость моя уплывает от любимого а также отца. *** Фонарик у входа, только за окном мрачно. Деревья играют пьесу в театре Однако. А мы сочиняем пьесу в театре «ню» а также совсем никак не рады сияющему огню. Идут синхронно сцены обеих пьес. Труженики в чёрном вносят светильник в лес. А также следовательно: в обмен деревьев – одни пеньки (этак, чувства прошли, однако память ещё жива). А мы, как осиротевшие светлячки, всё прячемся в их широкие рукава. *** Девченка сообразно имени Конец Света нежданно пробуждается, разумея: эта душноватая темень на финале лета – её финишная ровная. Замечательная, отменная Конец Света, никак не познавшая, каков из себя самец, ты с детства усвоила, что вечна: ежели ты умрёшь, то а также свету придёт конец. Девченка, которой нравился Терри Пратчет, грезился загадочный незнакомец, я тебя разочарую: слова никак не означают ничто; кроме всего прочего ты никак не Конец, а Ко’нец. Всё заканчивается при верном взоре напрямик, длится – при неверном взоре через. Ты на даче; день; с соседкой балагурит мать, а также варенье брошено на авось. Отель В ГОЛОВЕ Неплохой владелец знает собственных жильцов сообразно имени а также в личико. Квартирант – никак не гайка, никак не гвоздь, никак не порожняя тара, в конце концов. Однако я – нехорошая владелица. Стоишь в коридоре, а также вопль в следствии всех дверей. В передней на столике – куча вчерашней почты. А также каждую ночь делают боевой рейд жучки-древоточцы. Позвякиванья, постукиванья, шумы, шаги, гласа: приметы живого сюра. «Откуда вы родом?» – спрашиваешь. «Да мы отсюда». «И мы – отсюда». Ночная энергичность – больше. Служба в две дежурные замены, лампы напевают осторожно. Как чтенье во сне, отель в голове аморфна а также неизменна. Бодает каштан, изучит темноту, ныряет перед мост, как Ноева плоскодонка. А также мольба ко всем, оставшимся на борту: оставаться навечно. Корабль двойников Миша ДЫНКИН Коричневые КРОВЛИ отсутствует, никак не мигрень, только подай карандашик ментоловый О. Мандельштам Здравствуй, Паллада. – Паллада смотрит в небеса. А над Элладой никак не то чтобы клин поднялся – два трирем, сетью обвитые мачты. Осень, наверное. Триремы летят на юга. Греки в таверне плечами пожмут: на смоковница? Коричневые кровли. А также солнце краснее команча. Кто вслед за тем южнее? Вандалы? Вандалов издавна выгнали в шею наместники греков. Окно с утра раскроешь – гостинничный номер проветрить, морозно будет а также наблюдаешь никак не Музу, а zoom площади старенькой, текущую сверху синь, коричневые кровли а также чернорабочих на верфи. Коричневые кровли. А также сообразно барабану, my dear, мне – насколько крови впитает парадный мундир лорда Итаки, пока авторитетёлые свиньи розы Цирцеи нелепо топчут, а также день мёрзнет в прицеле, в каком месте бесы отыскивают собственный дем; не считая Сократа, никто никак не общается с ними. Коричневые кровли. А также внезапно налетает снежок. Выйдет из комы какой-либо здешний божок, слезет с Олимпа – перед горкою рыщут якуты. Юг либо север – куда бы тебя ни смердело – малость Приключения угодливо владеет весло… Отсутствует, никак не мигрень, только добавь-ка, Жена, цикуты. БАЛЛАДА Брав литр пива, я посиживал за столиком в углу. Играл на скрипке еврей, а также тени на полу змеясь, открыли веера индиговых голов. А также ветр из оконных рам вытряхивал улов – туман, заката коричневый шлейф, старушечье личико… Зодиакальный скакал лев в сатурново перстень, а в чёрных дырах боролся свет. Только вот, прервав забаву воображения, сосед шарахнул сообразно столу покрытым шерстью кулаком, зашёлся хохотом злобным. А также тени опьяненных мужиков на вывод поползли. – Кой год сидим а также пьём в корчме, которой недостает. В оконный смотримся проём, стираем персть с монет. А сами погибли издавна, мы погибли издавна, – орет сосед, – гори оно огнём Геенны! – Однако, – я узнаю, – как этак, а также кто обоснует сей печальный факт? – Правда ты простачок! – а также бьёт меня со всей – произнес бы «силой», только, увы, недостает силы в трупе… Колеблет волосы травки на восковом личике сквозняк. А также в плавнях туч, затрушенный листвой, встаёт корабль двойников на якорь заржавелый собственный. *** 1 размыкаются кольца путешествий озаряясь родным огнём – это станет таковой катарсис что непроизвольно утонешь в нём – прячась в малость, напевает кто-то у вольера, в каком месте дремлет герой а в невидимой части диапазона наблюдающий за забавой гуманоидных трудных кукол в мифотворчество созерцатель впал прогуливаются сны сообразно цветочным клумбам пропитавшись пыльцой, а также Господин наконец-то настроил флейту опьянев с Вакхом на брудершафт дождик берёт голубую лейку поливает засушливый ландшафт 2 размыкаются кольца путешествий завораживающий Лаокоон не забываешь, как ты ревел от влечения с лёта врезавшись в табун враждебный, данную жажду никак не успокоить, однако прибывает час – в ту же реку заброшен дважды в те же двери начнёшь бить узурпатор окажет милость мертвечины швырнёт кусочек ничто тут никак не поменялось: нательный степень, 3-ий сорт бочки киников благоухают позже всё-то стоикам безделица… обступили вольер илоты – посмотреть на болезненного льва Никак не ГАДАЙ Сообразно РУКЕ никак не гадай сообразно руке, оттого что полосы смоет влага в черепном коробке – отсыревшие спички срама Купидон на посту придавливает к груди АКМ зубы Кадма растут в челюстях неевклидовых схем а в Троянском жеребце завелись военные кроты а также по самых корней пробирает трусость темноты фокусируешь взор, правда значит из трюка свет силуэты дриад растворяются в чёрной листве а также летишь до рассвета, простирая железные персты то сообразно Безволосым горам, то над лентой сухой бересты скорым небом разлук, провожаемый лаем собак гастролёр-демиург с самодельною бомбой в зубах *** преподаватель биологии, предположим в отдалёком N-ске, 40 лет тому ещё обретает аистов в капусте а также яблони в мичуринском дыму ему на плечи белоснежный краска роняют качаются в глубочайший унисон а также клонит в сон вечерние трамваи когда летит над N-ском, невесом даосский клин транзитом из Тайваня а также Волга-Волга льётся из ушей ополаскивает в лужах радуга кривая забавные ножки из карандашей воздушные взбудораженные массы несут заката красноватый транспарант ещё никак не ясно имеется ли жизнь на Марсе а также годовые кольца у дриад… преподаватель биологии вникает в аннотацию сообразно ловле тонких тел на зеркало, что насыщает двойниками ушедшую в подполье светотень смотрит в окно, неясен а также печален а также медлительно значит из себя к училке геомантии, предположим вслед за тем у него гражданская семья Я лицезрел Гераклита Дмитрий МЕЛЬНИКОВ *** Снег губаёт ожидать, значит из наружной тьмы, летит на речную гладь, на чёрные камни, а в реку вступает лосось большой величины, хребтом дотрагивается мимоходом застрявшей в тучах Луны а также бьётся в кровь о камень, а также в оснеженный идёт плен, а также сердечко его дрожит в предчувствии смен. *** Я лицезрел Гераклита – он почивал на земле, он почивал, обняв рукою робот, играющий, как кимвал, Я лицезрел Гераклита – он дремал на земле, ничейный, а также ползал снег сообразно нему, вроде белоснежных вшей, а также мирная жизнь прибывала к нему во сне; махаловка лежит в базе только, только только не на борьбе. Корешки в земле пускающий, как женьшень, Гераклит говорит, что сердечко моё цель, Гераклит говорит, что сердечко моё только мишень… для вечной любви, а также оно превратится в цвель, в дым, бетонный пролёт, ржавый чугунный наряд, в мост а также звезду над ним, которая говорит. *** Град ударяет мне в грудь, парки, мосты, дома, снега ещё повлечь а также стану сам, как зимушка. На столе кафе придорожного в волнах света оживляющего моё ребячество – кусочек пирожного гаснет, как шкура ящера, у меня никак не осталось прошедшего, а также сообразно сути отсутствует реального, у меня осталось только предстоящее, атмосферная музыка снега, я вечная малость бегающего, беспристрастный взор говорящего, покажи им меня сообразно ящику как крайнего человека *** Бледный свет пламенеет в середине мальпоста, сотку лет стоящего без движенья, глас мизерабельной чёрной оспы приветствует мёртвую с днём рожденья, а также стоят кругом махровый красотки вопящие гекторы а также аяксы с полными стаканами чёрной водки, с рюмками дымящейся белоснежной ваксы. На пути из садика по аптеки в памяти моей, холодный а также ребяческой, проступает грязюка на февральском снеге, как будто погибель на шкуре Комиссаржевской. *** Ветр неизбежности теснит на мой висок, от девичьей нежности – аспидный холодок, я иду со всеми в темнота сначала дня, юное племя таращиться на меня. Как Иван Первая ласточка, мёртвою башкой я устремляюсь навстречу нескончаемой любви активный, в ожидании удивительной вещи, целый в копоти, как панцирь, а также мой век-иуда прячется за меня. *** В рюмочной, что за базаром при свете белоснежном, крашеная блондинка торгует вином а также телом, двести гр, говорю, налей мне на посошок, усмехаясь медоточиво, она сыплет в стакан песок. Наступают жаркие дни, к примеру, август, руку мне протяни, многоокий Аргус, бражник бьётся в стеклышко с гробовым стуком, столько звёзд, что ясно, протяни руку в бескрайном пространстве, где высверки на воде, слышишь звуки романса? – так медлительно в темноте колокольни колючка проигрывает обвинял, перед коим Волга течёт промеж наших могил. *** Летом тут посещают такие грозы, что как как будто прогуливается стенка из света, в домике, что в зарослях одичавшей розы, вздрагивает дура Лизавета, в горнице без окон с глиняным полом, на одной из 2-ух стальных постелей, мама её, убитая метанолом, перевоплотился в мумию в пыльном платьице, Лизавета посиживает в углу на соломе, крестится на куру, сыплет ей сечку, что она одна в этом нищем доме дура никак не может взять в толк, естественно, все издавна запамятовали о ней, безгрешной, лишь в старенькой дранке шкрабают крысы, как будто мама, очнувшись во тьме кромешной, хриплым гласом говорит: «Лиза!» *** Мальчик в голубом зеркале пруда, кипящая в реакторе влага, текучие графитовые стержни, летальный никотиновый бальзам а также фоторобот меркнущих полей, а также град непогашенной веры, в каком месте белоснежные обрубки тополей подняли поминальные скворешни, всё это – я, во мне заболевание весны, инфекция, которой недостает названья, развалины прошедшего освещены, а также трупы прибывают на свиданье, они идут в замёрзший тамбур сна, никак не чувствуя пронзительного ветра, глотнуть со мной креплёного причина а также шмальнуть, никак не стряхивая пепла, позже смотрят на скудную одну 6 часть любимого решетка а также падают в грохочущую тьму, распоротые пламенным пунктиром.
Теги: Татьяна Дернова , Миша Дынкин , Дмитрий Мельников
